› отзывчивость › правдивость › ревность › авантюризм

DANTE TRAVERSA полукровный — 40 — хит-визард в МАКУСА маг родом из нью-йорка, также обладающий итальянскими корнями. его прадед с фамилией трэверс скорее всего сбежал в италию из британии пару несколько сотен лет назад, переписав свою фамилию на итальянский лад и женившись на местной волшебнице. учился в салеме, закончил с отличием, как сильный боевой маг прошел подготовку по магии без использования палочки, на данный момент является одним из самых ценных сотрудников аврората. нынешний глава штаба, уже подготовивший себе преемника в лице теодора гримсдича - своего давнего друга. отправился в составе американской делегации скорее из-за жены, опасаясь за её жизнь. ради защиты амары лучиани точно использует парочку непростительных, хотя у них очень сложные отношения полные огня. ПЛАНЫ НА ИГРУ внешне улыбчив, спокоен и старается сохранить образ честного сотрудника МАКУСА, главного представителя делегации. тем не менее за успешность операции по шпионажу отвечать именно ему.

БЛИЗИТСЯ ЦУНАМИ, ОКЕАН НАД НАМИ
              накрывает город ледяной волной

  гвозди оконных рам щерятся на щербатые мостовые, прикрывая ржавым острием пыльно-зашторенное нутро за стеклом. будто языки утопленников отрезы ткани их штор, разве что шевелятся время от времени — смотрит из-за них кто или сквозняк, не понять. мрачные тени растут из канав, переползают брезгливо и ворошат ил. на дне в самом деле нечем дышать, а здесь гадливость напополам с чувством опасности заменяет давящую на легкие воду: глубже и глубже, сильнее, вот уже за шею хватаешься, царапая горло, пока не переломаешь о прорвавшуюся наружу кость все ногти.
лондон не любит хагрида, и чувство взаимно. между брезгливо-прямых домов с ошеломляюще правильным цветом стен он чувствует, как тянет жилы гуляющий по проулкам ветер, и каждый светофор освещает туман, похожий на смог, или смог, выдающий себя за туман, — не важно — и запах грязи, и копоти, и металл как кровь. город пахнет мокрой смертью, а не весной, город без устали щелкает веками фонарных глаз и скалится. дух лондона кажется подозрительно мал — с тротуар или крыльцо, или муторный недоверчивый взгляд, дальше мелькают черные точки. здесь не надышаться. декомпрессия. кессонная болезнь. спрятаться или корнями в асфальт врасти — в бетонных лесах два зла.
наверняка больше, но выбирающемуся из камина в дырявом котле леснику при взгляде наружу в тот город думать о других и не хочется.
чудо от будней отделяет кирпичная стена, и она со старательным скрипом расходится от прикосновения палочкой в стороны словно не камень, а нитяные шторы. и шум правильной стороны даже пахнет крепче — хагрид уже не один; расправляет плечи, позволяет себе отпустить из глаз щетинящееся недоверие. здесь его шаг легок, с мыска на пятку отталкивается от мостовой, пока родственный мир вокруг урчит буквами с вывесок и цепляет за полы плаща, будто бы приглашая играть вместе. обманка тоже, сбивающее с толку видение вроде света из-под двери в темноте спальни, где в середине дня провалился в дрему, потому не можешь понять, вечер еще или уже утро.

  в косом кажется, что все хорошо — еще или уже? лицо волшебства приветствует его губами знакомых с детства, глазами их детей, и время стучит у него в груди напоминанием других лет.
время кусает себя за хвост, замыкаясь в круг, давит чешуйки зубами и хлещет черным из ран. такая вот суета. иначе и не сказать, какого вообще наргла в мире происходит и почему ум за разум — просто время, вновь обратившееся кольцом: маятник за последние пятьдесят резко мотнуло влево сначала, затем вправо, а теперь он возвращается назад и винтом вворачивает общество в тупик.
пессимист сказал бы могильный, мол, камень.
или это был оптимист?
сегодня хагриду по душе больше фатум. солнечный свет, запинаясь за осклизлые коньки крыш, робко целует его веки, стоит прикрыть глаза, а вокруг грязь... конечно вокруг грязь, куда уж без грязи? без грязи никак нельзя. без нее не закатать рукава, не найти бриллиант и слова, тем более не покидаться в тех, кто нарвался.
он запинается об язык с грегори во "флориш и блоттс" — светловолосый мальчишка сияет при одном упоминании хогвартской библиотеки (точнее одной из ее обитателей, причем не книге вовсе), в процессе запихивания пополнений для картотеки почти наступает на владельца аптеки и вновь запинается, на этот раз за извинения — малпеппер сияет тоже, но красным от раздражения. если все волшебники в той или иной степени друг другу семья, то выходит ерунда какая-то. следующая запинка заканчивается покупкой портрета, и хагрид начинает подозревать, что либо он лопух, либо шопингом зализывает некую тяжелую травму. отражение в витрине увидел, вероятно? в косом витрин достаточно, чтобы такому как он погрузиться после прогулки в пучину отчаяния.
устыдившись увиденного, ныряет под облачную рябь и солнце, и влажный ветер свистит под козырьками лавок, холодными пальцами щекочет скулы, уши, даже загривок. волшебники, словно коты, выбравшиеся из магических застенков на робкое весеннее тепло, немедленно расползаются каждый в свой закуток. пахнет скорой темнотой, ледяным голодом — сливками от фортескью, полиролью для метел тоже. меньше только.
тащить на себе в хогвартс портрет высотой в половину взрослого волшебника так себе идея. длины руки ему хватает едва-едва, чтобы удержать недовольно ворчащую картину поперек. голос ее беда:
— хам! — а самомнение просторами достигает размеров атлантического, — как ты смеешь меня трогать!
в самом деле, было бы что, не больно-то и привлекательна ее рама, но дамы, дамы да. из всего готовы разыграть драму.
— если вам так хочется, мадам, могу оставить в кафе-мороженом.
— что!

  признаться, дама, попробуй она немного помолчать, была бы воистину прекрасна. даже шляпка остроконечная, венчающая ее кудрявую голову, хороша — золотая парча, кружева, цветы по полям и бабочка, сидящая на одном из них, только придает ей воздушности, словно не волшебница в картине, а фея или природный дух. или пикси, так же голосит. хагрид перехватывает картину покрепче, раздумывая, кому бы отдать, хоть бы и даром. могла бы она составить грегори компанию?
— как вообще вы оказались на улице, мадам? такой достопочтенный портрет не мог лишиться крыши над головой без...
— тебе-то откуда знать, болван неотесанный!
слизерин или гриффиндор, гриффиндор или слизерин?
— меня зовут хагрид, мэм.
— я тебя не звала.
гриффиндор. слизеринка уже гордо покинула бы раму.
— кто вообще воспитывал тебя, бородатое чудище? разговаривать с дамой, пока держишь ее за талию! — или пожившая одинокая бабушка. они наскучаются порой настолько, что рады любому общению, но способны только на оскорбления. лесник давит смешок в зародыше, но тот прорывается смешками в голосе при ответе:
— обычно бывает приятно, но к нашему случаю это отношения не имеет, — она, в конце концов, холст.
— наглец! — кажется, безымянная дама перемещается ему под мышку. диалог идет, но все по кочкам. приходится прислонить ее к стене. из откровенной вредности хочется повертеть во все стороны, например вверх головой поместить, чтобы мадам потеряла связь с землей.
— вы не думайте, мадам, я культурный человек. работаю в хогвартсе, — в самом деле она хороша, а взгляды, если бы могли убивать, уже отправили бы рубеуса в компанию отца. впрочем очаровательно закатывает глаза, и полувеликан не может от этого жеста не развеселиться, — думал передать вас в школьную коллекцию. в самом деле, не для собственного же пользования, мне по вкусу женщины более внушительные.
смущение и недовольство, смешанные в бодрящий коктейль с растерянностью, раскрашивает нежное лицо на картине в мелкие пятна. если действительно подумала, что приобрели ее великолепие исключительно с неприличными намерениями, волшебницу ждет большое разочарование — хотя поговорить с ней, когда придет в себя и перестанет грубить, может быть интересно. может быть.
если бы он знал еще, куда прекрасную ведьму пристроить, чтобы не тащиться с ней через камин— один уже занимает достаточно места.
внутренне только радуется, что не моросит. не додумался и обернуть случайную знакомую, чтобы не намокла.
— хотя ваше желание может сбыться, ведь сейчас я пойду в паб, а там могу проиграть вас в карты.
— да как ты смеешь!
в довершение шалости нужно только подхватить картину над головой и с хохотом промчаться по мостовой до следующего переулка, словно ему не почти пятьдесят, а пятнадцать. жаль, в лютном беда, и хотя бы одна из двух рабочих рук волшебника должна быть не занята на случай, если кто-то решит, будто он легкая добыча. хагрида обычно с тряпкой не путают, но это то место, куда свет из-под двери уже не попал. здесь всегда много легче, чем там, в других местах.
возможно, проблема в том, что хагрид знает — не дай ему некогда шанс человек, способный повлиять на жизнь отребья, он закончил бы здесь. хотя в тринадцать может быть просто закончил бы.
— мерлин, дамочка, вы не можете помолчать? — довольно сложно заниматься рефлексией, когда в тебя кричит картина красивой женщины. исключительно ради того, чтобы продолжить размышлять об озлобленности мира и собственной способности превращать недостатки в доспех, на манер зеркала отражая ожидания толпы, мужчина подумывает оставить нечаянную спутницу где-нибудь в уголку, чтобы все могли на нее посмотреть. увы, он уже придумал внушительную сцену появления в пабе. дамблдор бы гордился тем, как изобретателен его лесник.
поэтому, открыв дверь, первой на замызганный пол он приземляет картинную раму — незнакомка нервно ойкает — и только потом, наклонившись, чтобы не стукнуться лбом в дверную притолоку, зашагивает сам. здесь возмутительно низкие потолки. и пыльные. отряхиваться потом.
— итак, господа подонки, я сегодня без средств к существованию, зато с семейной реликвией. кто-нибудь хочет партию в картишки? — гремит. любопытно, такое надругательство над мертвыми это вандализм или некрофилия?

Fire Breather
— laurel —

[indent] позолоченный гребень в локоны забирается, тянет, точечную боль причиняя. жмуришься, ни единого звука не обронив. а вместе с тем, мать нависнув сверху тебя поучает. — сиди смирно — с алых уст ее яд каплями паркет прожигает. идеальная фигура, которой тебе никогда не стать. изящная леди, в корсете намертво утянутом, ребрами в легкие впивается. она не дышит, ее сердце не бьется. мертвая внутри, загубленная на подлете птица. когда-то она наверняка улыбалась искренне, быть может смеялась. но, все то жизнь минувших дней. пред тобой в зеркале, лишь ее застывшая восковая фигура. в ее руках материнских нет тепла, оно выветрилось под дуновением брака, более чем двадцатилетней выдержки. — на ужине, меньше глаза подымай, меньше болтай, больше слушай. ведь так ведут себя леди. верно Софьянна? — туго сжав прядь на затылке, мать утвердительное смирение от тебя ждет. — да, мама — наставления командира концентрационного лагеря, больно хлещет плетью по твоему "я". но ты не споришь, потому-что бессмысленно. лишь "да, мама", "конечно, мама" и ее любимое — "ты права, мама". лишь такую покорность Сильвана приемлет, только такую ролевую модель отношений матери_дочери, она знает.

[indent] лопатки горят под кожей черными перьями. распахнуть окно и броситься камнем вниз. расправить крылья и взмыть вверх. подальше от дома, прочь от удушливой хватки мертвых рук четы Трэверс. сегодня ты еще не раз услышишь нелицеприятные эпитеты в свой скромный и забитый адрес. только им ты позволяешь втаптывать себя в дерьмо, захлебываясь грязью под мыском ботинок Сайруса старшего. одно лишь радует, пред высокоПОРОДной семейкой Блэков, вслух они себе подобного не позволят. отыграются после за все, что не смогли разыграть в процессе. этот зимний_солнечный день, сродни пытке. от оранжевого рассвета до багряного заката. Соня, просто переживи, просто не сорвись. проглоти все молча, пожалуйста. завтра будет легче, станет легче, просто потерпи. выводишь тумблер эмоций на минимум. ведь не осталось такой точки в твоем эго, которую бы не отпиздили эти двое.

[indent] стук в дверь и прогорклое: "время не резиновое", басом отца тишину обрушает. — пять минут — даже не обернувшись, через плечо бросает матушка. привычное общение, вымуштрованное годами на четкие вопросы, и не менее точные ответы. иногда холодок по позвонкам пробегает от стали между этими диалогами. привыкнуть должна давно, но все еще не хочешь мириться с мыслью, что у тебя будет так же. свадьба с Блэком, свалилась на голову как плитка с потолка, на сидящего в ванной. перечить ты не могла, не смела. смириться? что же, получается ты смирилась. вначале даже представить не могла, как это, повязать жизнь с тем, кто бросает тебе в лицо снежки, сидя высоко на дереве. замуж за того, кто заговорил твой мольберт на изменение картин на сплошь непристойные. воистину, таланты Сириуса были неисчислимы, а порой и неприятны. говорят, всякого зверя можно приручить, нужно лишь захотеть. так приручила ли Сильвана Сайруса, или это одна из разновидностей той самой садистской любви, о которой так много пишут в своих книжках психологи? пожалуй, подумаешь об этом как-нибудь потом_никогда.

[indent] мантию на плечи набрасываешь, облачаясь по поверью смирения в черное. мать в последний раз за плечи тебя в разные стороны крутит, сродни пустоголовому манекену. — хоть показать не стыдно стало — проглатываешь цатое оскорбление за сегодня, подкрепляя бессмысленной улыбкой. почесываешь ее чсв огромной когтистой лапой, после чего тебя грубо разворачивают на выход. уже на лестнице, на твоем вантаблэковом зрачке, отчеканивается теплая как керосиновая лампа, улыбка Сигнуса. пройдя мимо, он невзначай ободряюще ладони твоей касается. размеренными шагами вниз, к отцу и второму брату. Сайрус старший, оценивающим сканером семью оглядывает, на момент изъянов. все замерли в ожидании одобрения, что обычно принимает форму молчания. — мы готовы — металл в голосе матери за спиной, венком украшает финальную точку. вот и все, Трэверсы, во всем своем  чистопородном, вышколенном великолепии, собралось выйти в свет. волшебников посмотреть, да себя показать. а ты готова отдать все свои галеоны, лишь бы среди этих грозовых туч, затесался Сайлас. тот единственный, кто может противостоять Трэверсам старшим, и не давать тебя зафутболивать пинками в грязный угол. к сожалению, дядюшка на сие мракобесие не приглашен, и ты в этой битве в меньшинстве. Сайрус в желании получить одобрение отца, не заступится за тебя под страхом смерти, а Сигнус даже в надрывном крике, останется неуслышанным.

[indent] стоя на пороге величественного дома четы Блэк, ты, руки в замок до бела в костяшках сцепила. по наставлению матушки, глаза в пол потупив, ощущаешь себя безмолвной вещью. банальным табуретом, которым торгуют вот уже год как. по мнению родителей, еще и неказистым табуретом, за который много не дадут. так что, придется надеяться на милость и хорошее расположение, дабы втюхать безвозвратно. чтобы если потом будут жаловаться, они без зазрения совести сказали: "а мы и не скрывали что товар дерьмо". дверь как всегда открыл домовик. причем такой премерзкий, что аппетит тут же отбило. сразу было видно, как он рад служить в этом доме, этим господам. голос скрипучий, нос крючком, а глазки водянистые. — добро пожаловать, хозяева ожидают вас в гостиной. — словно наждачка, проскрипел полумуж и отступил в сторону, пропуская чету Трэверс внутрь. — не сутулься — в качестве последнего напутствия, маменька стукнула тебя по спине, выбив воздух из легких. хотелось выкрикнуть: "я никогда не сутулюсь! злобная ты сука!", но вместо этого, ты лишь молча шагнула внутрь, вслед за Сайрусом.

[indent] оказавшись в полумраке гостиной, стоя между старшими братьями, ты несмело осмотрелась. по убранству, можно было смело провести параллель с хозяевами сего дома. темные_холодные тона, бездушный антиквариат, сбежавший прямиком из загашника полоумной старухи процентщицы. замысловатые серебряные канделябры с талыми свечами, мрачные картины с депрессивными видами на безысходность бытия. грузная мебель, не подъемная простой человеческой тягой на вид. ковры, с исторической родины пирамид в Гизе и, конечно же, сами Блэки, что ни на ярд не уступали своему тоскливому убранству. трудно было представить, что в таком депресняке и серости, вырос такой залихватски неунывающий мальчишка, как Сириус. быть может, у вас с ним куда больше общего, нежели ты предполагала. к слову говоря, сам же молодой жених по приговору, стоял смирно, среди своих родителей и брата. полноценные смотрины. еще пару лет, Блэк закончит школу и тебя заставят встать под колокола и процедить "согласна". и как бы тебе не симпатизировал Сириус, а это происходило часто, замуж тебе не хотелось. ты так молода, впору влюбляться без оглядки и творить глупости ради любимого. сбегать из дома, заниматься любовью ночью в лесу у костра, совершать ошибки, из-за которых в будущем будешь не спать по ночам, словом - жить. жить и набивать свои шишки. а не выходить замуж и клепать детишек, как конвейер по производству пирожков. хотелось сбежать, или хотя бы неистово кричать, но весь ужас в том, что никто тебя не услышит. ведь нет никакого смысла стучать в те двери, что не хотят для тебя открыть.

лови кусочек поста о винтерсе
В очередной раз я жалею, что в самых дешевых помещениях Котла можно явиться прямо в комнату, когда голос напарника ввинчивается в воспаленный мозг буровой установкой прямо над ухом.
- Вставай, Берти. Нас - а, точнее, тебя - ждут великие дела.
Судя по звуку, Гордон сидит прямо над кроватью и щелкает орехи. Либо чистит яблочко. Грёбаный психопат в явно накрахмаленной рубашке прямо с самого утра. И в плаще. В плаще, рубашке, с яблочком, как итальянский дед-пердун.

- Идинахйгордон, - подушка жуется невнятно и на вкус как три смены с поимкой мелкой сошки и последующим ночным бдением в пабе. То есть, отвратительно.
Голос Винтерса слегка прогибается, по чему я смутно улавливаю, что он сейчас начнет цитировать какого-то классика.
- Вставай, Стёпа, иначе расстрел!
Я в душе не сношаю, кто такой Стёпа, но стрелять милостиво разрешаю. В ответ напердник с хохотком, видимо, удовлетворенный ответом, сваливает мне на голову ворох одежды.
Пока я нехотя напяливаю это все на себя ("ты не подсадишь меня на рубашки, сучий пёс!"), с меня сверх еще почему-то требуют пять фунтов, ибо я в пух и прах продуваю пари. Наши попытки накрыть большую партию торговли "драконом" в маггловских кварталах осели...

- ...в Бромли?.. - чай на вкус жуткий ("ты принес мне тонизирующую херню и подтяжки, Гордон?"). - Бромли?! Почему не Чизуик? В рейтинге домохозяечных районов Бромли... ну...
- Двенадцатый с конца. - Винтерс серьезно всматривается в часы. - Я ставил на Аддингтон, но тоже продул, зато был ближе. У маглов большая заварушка, Берти-бэби, кэмон летс гоу.
Я от всей души запускаю чашкой в идиота в тренче ("не смей называть меня Берти, я тебе не Крауч"), но тот уже раскручивается на каблуках на пороге моего временного обиталища и исчезает с лениво поднятым средним пальцем.
- ... эй, почему я?..

Растирая очи кулаком, и проходя мимо почты на углу Шерман и Твиди, я задаюсь этим вопросом уже на более трезвую голову. Два галлона поглощенного мною кофе из заботливо приготовленного Томом бездонного термоса отыгрывают не последнюю роль в этой ситуации.
- Будь проклят день, когда я усадила Винтерса за баранку этого пылесоса, то есть, радио, - каблуки выстукивают дробь по брусчатке. Радио, настроенное на полицеские короткие волны маггловской полиции Лондона, следственному отделу аврората сбагрил за бесценок и неприкосновенность наш знакомый наводчик. Сначала урожденные чаровнички не понимали прикола, потом втянулись.
Бромли сер и уныл. Впрочем, очень пытается выделяться. Витрина случайно затесавшегося сюда цветочного через дорогу заискивающе оттеняет жвачно-розовым соседскую вывеску пивнушки с увесистыми раками в руках у девы с не менее увесистой грудью. Я глубоко вздыхаю и подаюсь навстречу пестрящей в начале переулка полицейской мигалке.

Судя по тому, что из машины с мигалкой выдвигаются криминалюги, это был не наркорейд.
- Три бака, Стьюи! - кивает немолодая дамочка высокому парню в канапушках. - Прям Майкл Мейерс.
- Майерс, - педантично поправляет тот и с подозрением косится на меня.
Я сразу же сияю улыбочкой во все тридцать два. Мать недаром говорила, чтобы я почаще улыбалась мужчинам. "У тебя широкий рот, - говорила маман, с большим желанием делать правильные комплименты единственной дочери, - мужики оценят".

... Мокруха, Гордон? Ну пиздець тобі.

закину первый

х corey hart — sunglasses at night х

— умоляю, скажи что ты не пойдешь туда сегодня? — осколок страха на блеске зрачка, выдавал в тебе тревогу за Сигнуса с потрохами. картина изломанного тела в растекающейся луже кармина, так и стояла пред глазами пестрой картиной трагедии, которую ты не в силах предотвратить. хочется затолкать его в чулан, запереть и выбросить ключ в топи, дабы никто его не нашел. пусть стучит и бьет с ноги по дереву. пусть вопит, сыпет проклятия и требует выпустить. лишь бы был живой и невредимый. как же заебало что жизнь разбрасывает вас по разные стороны баррикад.

— С О Н Я... — многозначительный взгляд, вторит громче слов. от чего по позвонкам электричеством дрожь прокатывается.

— Сиг, я прошу тебя, пожалуйста — за руку его хватаешь, он лишь мягко улыбается. по привычке, так нежно и по-доброму. твой единственный лучик тепла, в доме вечного хлада и льда. — я не могу оставить Сайруса на произвол судьбы, да мне и не позволят. это не тот случай, когда я могу просто уйти. — большим пальцем, костяшки руки поглаживает, успокоить пытается.

получается Х У Е В О.

понимаешь, но принять не желаешь. — гребанный отец, впутал вас в это дерьмо! — со стула к окну срываешься, ладонью лицо прикрывая. нервный тремор пряча за непроницаемой спиной. — словно не его дети, а туповатые болванчики, призванные выполнять все его приказы. как мне все это надоело. — плеча твоего касается, умоляет не горячиться. знает нрав твой ебанутый, что вечно прет против системы и не принимает условности, в которые семья вас с головой окунула.

— у меня нет выбора, Соф, но у тебя он есть. надеюсь отец не приступит к исполнению своих угроз в твой адрес. не начнет выгодно сватать тебя за очередную фамилию в списке святых. — твое лицо злобой перекашивается

— я не его племенная кобыла, которой можно распоряжаться. я сломала это колесо, когда свалила из под крыши его дома. — свято веря, что разорвала эту нить влияния, смотришь на братца, в чьих глазах тонет надежда. — я тоже хочу в это верить. — Сигнус всегда был таким. удивительно, как из этого ядовитого сада, смогли вырасти вы двое. те, что все еще способны чувствовать_любить_заботиться_верить в лучшее.

— тогда останься со мной до утра, не нужно этого делать. не рискуй собой. — молишь его остаться в твоей жизни, не сгинуть под запрещенными или в сырых стенах Азкабана. — я не брошу Сайруса... он наш БРАТ, Соня. — руками всплескиваешь, словно услыхала неслыханный вздор.

— брат, ха, как же. скорей папочкин миньон, наплевавший на нас с тобой, ради его одобрения. если отец скажет: "прыгай", Сай лишь спросит: "как высоко". все, лишь бы получить сахарную косточку. — подойдя к столу, подхватываешь бутыль огневиски, что прихватила сегодня из "хмельного гуся".

Сайлас, всегда был рад, когда ты захаживала к нему, и щедро отслюнявливал бутылку другую на дорожку. порой казалось что кроме дядюшки, Сиги и тебя, в этой семье не было никого, кто был бы в союзе с совестью.

— на самом деле, ты ведь сама так не думаешь. ты любишь Сая, в каких грехах он не был бы повинен. — непонятно, что бесило больше, факт того что братец был прав, или то, что он знал тебя лучше чем ты сама. — я не переживу если с тобой что-либо случится, ты понимаешь? — залив в глотку очередной шот, гулко ставишь стекло о кухонный стол и подойдя к брату грубо хватаешь его лицо в свои ладони.

— ты слышишь меня?! я не собираюсь хоронить брата из-за жалких амбиций человека, что дал нам жизнь лишь для того, чтобы изо дня в день, по капле забирать ее обратно. — черные залихватские завитушки, обрамляли до боли любимое лицо. ты видела его разным: радостным, влюбленным, грустным, злым и даже растерянным. одного в этом светлом лике никогда не было обнаружено по истечению лет — Т Р У С О С Т И.

х five finger death punch — wrong side of heaven х

тусклый свет кухни, давил титанической плитой на плечи. прижимал к земле и последнее дыхание вытряхивал. ссутулившись вниз головой. упершись локтями о колени, ты на пол соленые капли роняла. они насмерть о паркет разбивались, в одинокой мольбе прощались с последней надеждой на нормальность.

что же теперь делать, как быть.

из раза в раз, ты умирала и воскресала вместе с ним. родная мать так не седела за Сиги как ты, его младшая сестра.

— F U C K . . . —

истерично трешь глаза, будто бы пытаясь стереть зрение, дабы никогда более не лицезреть завтрашних некрологов в очередной газете. так привыкла с них начинать день, что все это дерьмо уже превратилось в параноидальную привычку.

кого винить, на чье ебало накричать? ноги на месте не держали, мозг кипел, все плотней закручивая шестеренки. в мозгу флэшбеками пронесся почти весь день и собрание ордена в том числе.

— Сириус — одинокое имя на полотне отчаянной истерии, зажглось А Л Ы М пламенем. сорвавшись с места, прочь несешься из ламповой квартирки в магическом Лондоне. прямиком на улицу, под столб промозглого дождя. каплям крупным лицо послушно подставляешь, позволяя влаге, щедро заливаться за шиворот, наспех застегнутой белой рубашки.

размашистыми шагами бега, прямо по лужам, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. в проулок заворачиваешь, теряя ритм сердца, что колотится где-то в глотке. носками отталкиваясь от земли, к небу инстинктивно тянет, в момент когда руки плавно перетекать в крылья начинают. тело сжимается до невнушительных размеров, блеск вантаблэковых перьев его венчают. широким размахом и громким каром, в так скоропостижно наступающие сумерки.

с высоты птичьего полета, все кажется таким мелочным и незначительным. казалось, просто не останавливайся и лети куда глаза глядят. все проблемы будут уже не важны, все плохое останется позади и тебе больше никогда не будет страшно_больно_плохо. видимо отсутствие трусости, это семейная черта.

бросаться в омут с головой, твой принцип защиты; биться о глухую стену, способ сказать: я все еще здесь!
П О С М О Т Р И    Н А   М Е Н Я!

проблемы отцов и детей, вечны как сама вселенная, ничем не перечеркнуть боль, что он причинил тебе, но забрать брата, ты ему не дашь. эту битву с дьяволом ты не проиграешь, ну будь ты Соня Трэверс, черт его дери!

неслась как оголтелая, разрезая небо, преодолевая ветряные потоки, лавируя между высотными зданиями и вот, заветный дом.

облетев пару раз по кругу, глазки_бусинки таки уцепились за нужное окно. на несказанную удачу, оно оказалось приоткрытым, и ты влетела в него, головой распахивая раму еще сильней.

в центре спальни, стоял вспаренный, только вышедший из душа юноша, завернутый в одно полотенце. заложив пару виражей вокруг него, ты приземлилась когтистыми лапами на пол. птичьи конечности, мгновенно начали удлиняться превращаясь в человеческие, и вот, ты стоишь вся вымокшая до нитки в спальне того, кому думаешь можешь довериться.

эх, не прогадать бы, Ч Е Р Т.

— мне нужна твоя помощь, умоляю . . .

“Исторические события кажутся такими обыкновенными, когда живёшь в них„
— Альбус Дамблдор

[indent]Тучи над Лондоном сгущались — грозовое небо туманного Альбиона было скрыто уже около недели, словно пытаясь отразить погодой мрачные события, что произошли на мероприятии посвященном дню памяти Элдрича Диггори. Если бы Хель спала больше четырёх часов в сутки, то изумрудные вспышки магии, смерть и битые стёкла будили бы её вновь и вновь, высасывая из лёгких кислород и заставляя проживать один и тот же момент панической атаки каждую ночь. Я могла бы справиться лучше, — корила бы себя девушка, мысленно сражаясь с собственной совестью, указывая на ошибки, которые совершила в окружающем хаосе, проклинающая каждого в министерстве, кто назначил Редмонда быть её напарником по несчастью, — Я могла бы спасти больше волшебников. Но к счастью, в плотном расписании Хель не было места для здорового сна в восемь часом, потому все эти кошмары остались за кадром.

[indent]Йоргенсен никогда не брезговала своими обязанностями, когда дело доходило до работы — бывало, что ей приходилось до позднего вечера задерживаться, изучая новые улики по делам нарушителей правопорядка, брать дополнительные факультативные занятия стихийной магией для других стажеров и посещать вычурные министерские мероприятия, хоть на них она не всегда чувствовала себя в своей тарелке. Этот внутренний перфекционизм порой мешал жить ведь даже на выходных волшебница порой прибегала к работе, перебирая некоторые из документов дома, вместо того, чтобы наслаждаться времяпровождением с друзьями или семьёй.

[indent]Огромная капля сорвалась с карниза Министерства магии, падая прямо на щеку Хель Йоргенсен тем вечером. Утирая её тыльной стороной ладони, девушка поморщилась от того, насколько холодной была вода и ещё раз взглянула на небо. Хмуро, как в зимний день. Без изменений. Даже прожив всю жизнь в Великобритании, Хель Йоргенсен не привыкла к дождям и в пасмурную погоду предпочитала оставаться в теплом и сухом месте — желательно возле камина, чтобы внутренний пожар подпитывался искрами от потрескивающих поленьев. Умиротворенно… Ещё один порыв ветра заставляет Хель поёжиться и поправить мантию на плечах, завязывая шнурки на вороте потуже. Ещё… Затягивая их слишком туго, чародейка негромко зашипела, понимая, что задела шрамы на ключицах, полученные благодаря своему шикарному платью на банкете.

[indent]Прошло уже около пяти лет с тех пор, как волшебница совершила свой последний обход по знакомым улочкам Лондона в качестве патруля — младший аврор, прежде чем получить повышение в министерстве магии, обязан пройти тернистый путь, в котором ночные дежурства — что-то вроде добровольно-принудительного мероприятия, обязанного приучить волшебника дисциплине, а также научить выживать с ограниченным доступом ко сну в течении всей ночи. Впрочем, с того же мероприятия всё изменилось — рук не хватало, а добропорядочность Йоргенсен сыграла против неё, когда девушка вызвалась помогать и с этим нелегким делом. На дежурство наложились и многочисленные завалы, которые необходимо было денно и нощно разбирать, чтобы восстанавливать повреждённые кварталы. И, если повезёт, реабилитировать раненных волшебников и магглов, стирая последним их драгоценную память.

[indent]И пускай этими заданиями младшие авроры должны были разбираться самостоятельно, без старших, Хель не смогла бросить подругу заниматься этим в одиночку, когда увидела в расписании дежурств её одинокое имя рядом с сегодняшним обходом. Маргарет Булстроуд училась на Рейвенкло, и пускай в школе они не сильно общались, за годы стажировки и совместной работы удивительно неплохо сработались несмотря на тот факт, что в долгих разговорах за монотонной работой встречались и разногласия. В день, когда рыжую повысили, она не увидела радости на лице Булстроуд за подругу и не услышала поздравлений. Впрочем, спустя несколько дней, пропасть между ними затянулась и обе девушки вернулись к достаточно теплым отношениям, словно ничего и не случилось со сменой кабинетов и профилей работы.

[indent]Они условились встретиться у западного входа в Министерство магии, и, Хель по ненавистной ей привычке, пришла раньше — должно быть для того, чтобы мысленно ещё раз себя отругать за это. Ещё одна капля упала прямо на нос, и рыжая сделала пару шагов под козырек, мысленно ругая себя за то, что не взяла с собой одежду с капюшоном. Прорабатывая в голове сегодняшний маршрут, Хель прикрыла глаза и мысленно пронеслась по знакомым улочкам, отмечая те дома, с которыми судя по отчёту авроры расправились в предыдущие дни. На одном из таких мероприятий утром двенадцатого июня волшебница присутствовала тоже. Казалось, что с того момента запах гари и смерти застыл где-то в носу, вынуждая вдыхать его каждый раз, когда Хель делала вдох. Первый искореженный труп ударил по ней наиболее сильно. Остальные — заставили собраться и подавить приступ тошноты.

[indent] Маргарет появилась неожиданно, заставив Хель вздрогнуть и резко распахнуть глаза.
[indent]— Надеюсь, ты готова к бессонной ночи, — выдохнула рыжая и едва ли не зевнула, ощущая, насколько сильно ударили по ней эти долгих четыре дня. Сдерживая позыв после длинного рабочего дня, Йоргенсен кивнула в сторону кофейни напротив, — Если ты не против, мне кажется понадобится кофе.